Многая лета архимандриту Никифору
15 июня Православная Церковь чтит память небесного покровителя клирика и иконописца Введенского женского монастыря архимандрита Никифора — святителя и исповедника Никифора, патриарха Константинопольского. В этом году день памяти святителя Никифора выпадает на Троицкую Родительскую субботу, поэтому празднование переносится на 14 июня.
Сестры, клирики и прихожане сердечно поздравляют о. Никифора с днем тезоименитства и желают ему многая лета!
Монах (от греческого «монос» – один) призван к уединению, к одиночной жизни, к личному предстоянию Господу, но он заново рождается по образу новокрещенного с наречением другого имени в монашеском братстве. Этот двуединый принцип самобытности и общности раскрывает нам эсхатологический смысл монашеского пути как прообраза будущего века, когда, по слову прп. Симеона Нового Богослова, Господь откроется каждой личности особым, только ей понятным и полным образом, и в то же время все будут в органическом единстве друг с другом по образу бытия Пресвятой Троицы, «да будут все едины, как Ты во Мне и Я в Тебе» (Ин. 17:21): «Тогда Христос будет видим всеми, и Сам Христос будет видеть все бесчисленные мириады святых, ни с кого глаз не сводя, так что каждому из них будет казаться, что Он на него смотрит, беседует с ним и приветствует его; и никто не будет опечален тем, будто Христос не обратил на него внимания и презрел его… Пребывая неизменным, Он будет являть Себя инаковым для одного, и инаковым для другого; будет уделять Себя каждому, как подобает и как он того достоин» (Слово 52).
Неслучайно монахи, достигшие святости, именуются преподобными, т.е. достигшими высочайшей степени уподобления Первообразу Христу. При этом воля Божия осуществляется в каждом из святых особым образом (при единой энергии Бога и святых). Так что, возможно, именно это особое отношение Господа и есть то, что конституирует нашу личностную уникальность.
Моя первая встреча с Богом произошла тогда, когда разрушился весь привычный мне мир, все то, на что опиралось мое сознание, чем жила моя душа (перестала удовлетворять любимая работа, отошли старые друзья, обретшие свою семейную жизнь). И в страхе полного одиночества я ощутил Его присутствие рядом. Мир возвращался, но в ином качестве, таким, каков он есть в реальности изначальной и истинной, существующий и сохраняемый огнем Божественной благодати. Мгновенно вдруг открылось, что все окружающее меня состоит из света, все им пронизано и источает его посредством цвета. Сама цветоносная плоть мира соткана из этого света. Подтверждались библейские слова о первом дне творения: «и сказал Бог: Да будет свет». Иерархически раскрываясь во всем творении от крохотной былинки до сложных животных организмов, полноты своего откровения этот свет достигает в лике человека.
Универсальность этой пронизывающей весь мир светоносности делало для меня одинаково интересным все многообразие мира и особенно лица людей, часто изрезанные страдальческими морщинками, чредой жизненных падений и восстаний. В искалеченных историей собственных ошибок лицах этот свет не давал затмить грубой падшестью достоинство образа Божия в каждом человеке.
Я переживал, как благодаря этому пронизывающему все творение свету окружающее меня и я сам как бы переступаем грань времени во что-то бесконечно глубокое и осмысленное.
Все, что попадалось мне на глаза, я пытался передать на бумаге, на холсте: цветовую светоносность поросшего травой колодца, лица бабушек, бездомных бродяг. В душе пробудилось чувство новой любви ко всему творению. Плоть наносимой краски переживалась той же реальностью, что и плоть мира видимого.
Все многообразие вещей и лица людей через цвет и форму источали этот удивительный, единый свет. В нем ощущался смысл всего тварного мира и присутствие бытия надмирного (неслучайно некоторые святые отцы называют свет первого дня творения светом разума). Он был самой сущностью вещей, ее плотью, нес насыщение, красоту, радость, возвращал жизнь, разрушал одиночество, восстанавливал правду. И все это в каком-то давно знакомом и одновременно новом, неведомом для меня качестве.
Пережитое тогда откровение света во всем тварном мире стало для меня сутью иконописного служения. В иконе отображается мир обоженный, преображенный. Невысокая скамейка, на которой восседает апостол, чернильница, перо, архитектура, складки одежды – атрибуты мира тварных вещей, подверженных тлению и распаду – становятся в лучах уже благодатного нетварного света причастными вечности и нетлению. Открытый Богом в церковной жизни по-новому мир предстал в моем сознании как присутствующее здесь Царствие Христово, Светом Жизни преобразившее и принявшее в себя многоцветную плоть мира и являющее возможность будущего лика в лице любого случайного человека.
Позже Господь по евангельскому слову вернул утерянный мною когда-то мир сторицей: сперва в монашеском братстве, затем дал возможность исполнить давнее желание души – воплотить в высоком пятиярусном иконостасе и в настенной росписи те откровения, которые были пережиты в переломные моменты моей жизни и были связаны с присутствием света в цвете предметов и нетварного света в обоженных ликах, а позже — Господь призвал к высшему на земле и непостижимому для человеческого ума священническому служению у Престола Божия.