Меч духовный
Каждый, кто занимается Иисусовой молитвой, прекрасно понимает, какое великое значение имеет это всеобъемлющее делание для нашего спасения. Недаром знаменитый подвижник XVIII века схимонах Василий Поляномерульский говорил, что если все прочие духовные занятия подобны рекам, то умное делание подобно океану, в который все эти реки впадают. (Он имел в виду библейское повествование об океане, который обтекает и орошает всю землю.) Но, говоря об умном делании, об Иисусовой молитве, нельзя не сказать и о том приспособлении, которое помогает нам при этом занятии. Это приспособление было придумано святыми отцами — может быть, по откровению свыше, а может быть, просто благодаря тому, что их разум был очищен Божией благодатью.
За всю историю человечества люди создали множество разных устройств, машин, для того только чтобы облегчить свои земные труды, жить благополучно, а часто и из желания удобствами житейскими заменить утешения духовные. Но и люди, стремящиеся угождать Богу, также изобрели много прекрасных вещей, правда совершенно другого направления. Если мы обратимся к православной культуре, православным обрядам, то увидим особую, оригинальную архитектуру и живопись, особенные песнопения, специальные приспособления, утварь для совершения богослужения. И все это когда-то было изобретено богопросвещенными людьми для помощи в духовных занятиях.
На первый взгляд, такое святоотеческое изобретение, как четки — просто удобный предмет, с помощью которого мы совершаем счет при исполнении молитвенного правила. Обычно они состоят из ста узлов, и мы, прочитав определенное количество четок[1], понимаем, какую часть правила совершили. Конечно, четки имеют значение и потому, что напоминают нам о молитве: чтобы мы, держа в руках четки, или, как называли их по-славянски, «вервицу», перебирая их узлы, не забывали о том, что должны непрестанно молиться. Однако, несмотря на это простое, очевидное назначение четок, можно усмотреть в них и некий духовный смысл, который никак не противоречит отношению к ним как к удобному, необходимому для занятия умным деланием предмету.
в истории Церкви часто бывало так, что сначала появлялась какая-либо вещь, а потом ей придавалось символическое значение. Наиболее очевидно это в отношении богослужения. Богослужение развивалось и изменялось в течение веков. И часто бывало так, что когда утверждалась какая-либо его форма, то вскоре появлялось и ее аллегорическое, символическое толкование, хотя те или иные моменты обряда имели исключительно функциональное происхождение. Скажем, малый вход во время Божественной литургии в VI–VII веках представлял собой торжественное вхождение в храм патриарха и императора, но впоследствии приобрел символическое значение. Иные стали толковать его как первое пришествие Христово, а иные — как выход Спасителя на проповедь во время Его земной жизни. Великий же вход появился в богослужении для перенесения хлеба и вина, приготовленных для преложения, из сосудохранительницы в алтарь, но потом и этому входу также было придано символическое значение. По одному толкованию, он обозначает несение снятого с креста тела Спасителя в гроб, а по другому, так называемому «космическому», — второе страшное пришествие Христово. Вот два толкования и самой литургии: согласно одному, которое восходит к Максиму Исповеднику, она символизирует всю мировую историю с момента пришествия в мир Христа; согласно другому, более позднему толкованию, принадлежащему патриарху Герману, — изображает всю жизнь Спасителя.
Я привел пример того, как некоторые священнодействия, которые сначала имели исключительно практическое значение, впоследствии приобрели какой-то особый символический смысл. И в этом нет никакой натяжки, потому что такое символическое понимание богослужения помогает человеку сосредоточиться, наполнить ум подобающими размышлениями. В особенности это важно для священнослужителей, потому что содействует им в правильном переживании богослужения, однако и для мирян оно имеет не меньшее значение. Поэтому будет уместной и наша попытка посредством каких-то ассоциаций соединить на первый взгляд отличающиеся друг от друга значения четок — практическое и символическое. На такие ассоциации нас наталкивает также богослужебный обряд — пострижение в монашество. Когда новопостриженному монаху вручаются четки, то при этом произносятся слова, которые вы все хорошо помните: «приими, брате, меч духовный, иже есть глагол Божий, ко всегдашней молитве Иисусове: всегда бо имя Господа Иисуса Христа во уме, в сердцы и во устех своих имети должен еси, глаголя присно: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешного».
Здесь используется изречение из Священного Писания — слова апостола Павла. Четки называются в данном случае «мечом духовным». И это очень справедливое и мудрое сравнение, хотя апостол Павел и относил эти слова не к четкам, и даже не к молитве Иисусовой, а к силе христианской проповеди. Но ведь, занимаясь Иисусовой молитвой, мы также проповедуем слово Божие — самим себе проповедуем истину, заставляя подчиниться этой евангельской проповеди все свои душевные и телесные силы, поэтому здесь нет никакого противоречия. Действительно, четки, необходимые нам для совершения Иисусовой молитвы, изображают собой духовный меч, поражающий невидимых врагов. Все, более или менее внимательно, усердно занимающиеся молитвой Иисусовой, знают, что в ней мы не только каемся, просим у Бога милости, прощения наших грехов и вечной блаженной участи, но и в момент духовной брани, восстания на нас демонов, поражаем их молитвой, как неким мечом. это настоящее оружие, с помощью которого мы обороняемся во время нападения врагов и сами наносим им удары.
Опираясь на это существующее в церковной традиции сравнение, мы можем дерзнуть и на то, чтобы отыскать в Священном Писании другие изречения и повествования, которые помогли бы нам раскрыть символический смысл этого удивительного святоотеческого изобретения — четок. Прежде всего, их внешний вид приводит нам на память евангельское повествование о том, что сделал Господь наш Иисус Христос, когда, войдя в иерусалимский храм, увидел в нем торговцев скотом и менял. Казалось бы, это важно и нужно: скот продавался для жертвоприношения, и деньги разменивались также для этой цели. Тогда жертвовать Богу можно было только специальные монеты иудейского происхождения, потому что монеты, принадлежавшие языческим государствам, в том числе и Римской империи, для этой цели не подходили — это было особо оговорено в законе. Иудейский храм, как вы знаете, состоял из дворов, находившихся под открытым небом, и только святое, а также святое святых — то, что у нас сейчас называется алтарем, — располагались в отдельном здании. И Господь возмутился тем, что во дворе храма, где люди должны были молиться Богу, благоговейно предстоя перед Ним, они отвлекались от этого благочестивого занятия торговлей и общей суетой, совершенно неуместной для дома молитвы. Иисус Христос, сделав, как сказано по-славянски, бич от вервий (Ин. 2, 15), стал опрокидывать столы у менял и изгонять из храма и самих торгующих, и скот, который они продавали. Четки как раз и ассоциируются с этим бичом от вервий. Эта ассоциация, мне кажется, имеет довольно серьезное обоснование, потому что, молясь, мы действительно изгоняем из своего сердца, из своей души «торгующих» (то есть всевозможные пороки) и «скот» (то есть плотские страсти); тело же и дух человека, по учению апостола Павла, есть храм Божий.
Теперь обратимся к другому евангельскому эпизоду. Идяху же с ним народи мнози; и обращься, рече к ним: аще кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену и чад, и братию и сестр, еще же и душу свою, не может Мой быти ученик; и иже не носит креста своего и вслед Мене грядет, не может Мой быти ученик (Лк. 14, 25–27). Мы видим на четках изображение креста, который напоминает нам, что мы должны быть готовы потерпеть ради Господа страдания и истинно, ни в чем не извиняя себя, отречься от всего мирского, вплоть до того что возненавидеть своих родных и даже свою душу. Человек же, который не отвергнется всего этого до конца и будет искать компромисса, не сможет, как говорит Господь Иисус Христос, быть Его учеником. Полное отречение необходимо как в христианской жизни вообще, так и, в частности, при молитве: если мы имеем пристрастие к чему-либо, кроме Господа, то мы не можем быть Его учениками, в том числе не можем научиться от Него и молитве.
Спаситель продолжает: Кто бо от вас, хотяй столп создати, не прежде ли сед разчтет имение, аще имать, еже есть на совершение, да не, когда положит основание и не возможет совершити, вси видящии начнут ругатися ему, глаголюще, яко сей человек начат здати и не може совершити? Или кий царь идый ко иному царю снитися с ним на брань, не сед ли прежде совещавает, аще силен есть срести со десятию тысящ грядущаго со двемадесятма тысящама нань? Аще ли же ни, еще далече ему сущу, моление послав молится о смирении. Тако убо всяк от вас, иже не отречется всего своего имения, не может быти Мой ученик (Лк. 14, 28–33). Мы должны показать полное отречение от мира, чтобы нам не опозориться подобно неразумному строителю, который начал строить башню и не смог ее окончить. Не отрекшийся от мира до конца подобен человеку, не имеющему достаточно средств для возведения здания. Но эти слова Евангелия не нужно понимать в том смысле, что если мы не имеем средств, то и не должны приступать к строительству, как, наверное, объясняют себе эту притчу нерадивые люди. Имеется в виду другое: чтобы приобрести достаточные средства для возвышения своей души над всем земным (это и понимается под образом башни), мы должны отречься от всего до конца, так что и душу свою возненавидеть, еще и крест взять, и таким образом следовать за Господом. А иначе вси видящии начнут ругатися, то есть смеяться. А кто эти видящие? Демоны, окружающие нас.
Мы уподобляемся также и царю, у которого войско в два раза меньше, чем войско его врага. Это опять же не значит, что нам нужно струсить. Это значит, что нужно хорошо подготовиться к битве: правильно расположить войска, продумать план сражения. И благодаря военному искусству победить численно превосходящего врага. Если же мы этого не сделаем, то нам придется примириться с нашим врагом, диаволом, превосходящим нас в силах; примириться позорно, еще даже не вступив в сражение. Мы, по своей трусости, будем побеждены без всякого сопротивления с нашей стороны.
Добро есть соль; аще же соль обуяет, чим осолится? ни в землю, ни в гной потребна есть; вон изсыплют ю. Имеяй уши слышати да слышит (Лк. 14, 34–35). Тот, кто не совершит полного отречения от мира, не возненавидит мир и свою душу, не возьмет своего креста, но все же попытается следовать за Господом, будет подобен соли, потерявшей свою соленость. Соль делает соленой любую пищу, в которую добавляется, но если она теряет свою соленость, то ее уже ничто не осолит, она становится совершенно негодной. Например, навоз может послужить удобрением для растений, а такая соль даже и для удобрения не годится. В такое ничтожное состояние приходят христиане, не показывающие полного, истинного отречения, какого требует в Евангелии Господь Иисус Христос. И эту соль изсыплют вон — такие нерадивые христиане уже не могут пребывать в Церкви, в благодати Божией. Если по видимости они и остаются членами Церкви, то по сути, будучи совершенно пустыми и духовно неосоленными, они уже пребывают вне ее. Имеяй уши слышати да слышит, — заключает Спаситель. Понятно, что речь здесь идет о духовном слухе. Обо всем этом напоминает нам крест, вплетенный в вервицу.
Можно также найти некоторое сходство четок, точнее, их узлов, соединенных между собою, с узами, наложенными на Господа нашего Иисуса Христа, когда он был взят в Гефсиманском саду. В этих узах Он был веден на беззаконный суд, на бичевание, уничижение и позорную смерть — распятие. поэтому, занимаясь молитвой Иисусовой, мы должны с сокрушением вспоминать страдания Спасителя и стараться подражать Его смирению, проявленному в те страшные страстные дни. И поскольку четки увенчиваются изображением креста, то, скорее всего, наше сравнение не напрасно и не искусственно, оно помогает понять значение и внутренний смысл, который заложен в этом прекрасном предмете, изобретенном святыми отцами. Апостол Павел говорит: прочее, труды да никтоже ми дает: аз бо язвы Господа Иисуса на теле моем ношу (Гал. 6, 17). Под язвами Господа Иисуса можно понимать крест, который апостол Павел носил на себе, как и всякий христианин. Крест на четках тоже напоминает нам о страданиях Господа Иисуса Христа, и, нося их на своем теле (ведь мы их носим в руке, поэтому тут нет никакого преувеличения), мы не должны заниматься никакими прочими трудами, кроме единого угождения Господу, которое в особенности выражается в занятии Иисусовой молитвой. Это дело первое и наиважнейшее, а прочее, труды да никтоже нам дает, потому что все остальное напрасно, ненужно или, в лучшем случае, второстепенно. Таким образом, и само устройство четок, и крест, венчающий их, должны напоминать нам о Христовом смирении, c которым мы должны совершать это великое делание ума — моление Иисусовой молитвой.
Крест на четках оканчивается кистью — так называемым воскрилием. четыре таких воскрилия носили на своих одеждах древние иудеи, и эти кисти напоминали им о необходимости исполнения заповедей. И безусловно, нам эта кисть также должна напоминать, что молитва сможет стать успешной, угодной Богу и достигнуть своей цели в том случае, если вместе с усердием в ней мы будем проявлять и ревность к исполнению заповедей. Но кроме того, эта кисть напоминает нам и о воскрилии ризы Самого Спасителя. вы помните, как говорила себе кровоточивая жена: «если только прикоснусь к воскрилию риз Его, тотчас исцелею» (см. Мф. 9, 21). И по вере своей она получила просимое: едва прикоснувшись к кончикам воскрилия на ризе Господа, исцелилась от кровотечения. Так и мы должны верить, что только, так сказать, легким прикосновением к благодати Христовой, как бы к некоему воскрилию ризы Его, мы можем получить исцеление от страстей, которые мучают нас, может быть, на протяжении многих и многих лет. Конечно, если при этом мы будем иметь веру, подобную вере этой кровоточивой жены.
Какие еще символы есть в четках — этом привычном и, может быть, поэтому нами несколько пренебрегаемом предмете, к которому мы на самом деле должны относиться с большим благоговением? Прочтем еще один евангельский эпизод (слова, относящиеся к теме нашей беседы, находятся в самом конце). И се, един некий, приступль рече Ему: Учителю благий! что благо сотворю, да имам живот вечный? Он же рече ему: что Мя глаголеши блага? никтоже благ, токмо един Бог. Аще ли хощеши внити в живот, соблюди заповеди. Глагола Ему: кия? Иисус же рече: еже, не убиеши; не прелюбы сотвориши; не украдеши; не лжесвидельствуеши; чти отца и матерь; и: возлюбиши искренняго твоего яко сам себе. Глагола Ему юноша: вся сия сохраних от юности моея; что есмь еще не докончал? Рече ему Иисус: аще хощеши совершен быти, иди, продаждь имение твое и даждь нищим; и имети имаши сокровище на небеси; и гряди влед Мене. Слышав же юноша слово, отыде скорбя: бе бо имея стяжания многа. Иисус же рече учеником Своим: аминь, глаголю вам, яко неудобь богатый внидет в Царствие Небесное; паки же глаголю вам: удобее есть велбуду сквозе иглине уши проити, неже богату в Царствие Божие внити. Слышавше же ученицы Его, дивляхуся зело, глаголюще: кто убо может спасен быти? Воззрев же, Иисус рече им: у человек сие невозможно есть, у Бога же вся возможна. Тогда отвещав Петр рече Ему: се, мы оставихом вся и вслед Тебе идохом; что убо будет нам? Иисус же рече им: аминь, глаголю вам, яко вы шедшие по Мне, в пакибытие, егда сядет Сын Человеческий на престоле славы Своея, сядете и вы на двоюнадесяте престолу, судяще обеманадесяте коленома Израилевома. И всяк, иже оставит дом, или братию, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имене Моего ради, сторицею приимет и живот вечный наследит. Мнози же будут перви последнии, и последни первии (Мф. 19, 16–30).
Итак, четки напоминают нам о сторичном воздаянии за отречение от мира и следование за Господом. Сто узлов как раз говорят нам о том, во сколько крат больше мы приимем, если истинно отречемся от всего земного, особенно в молитве — то есть отречемся внутренне, а не только внешне, телесно. Мы приимем сторицею. Здесь можно вспомнить и притчу Спасителя о сеятеле. Подобно тому как растение, выросшее на каменистой почве, не имея корня, увядает от солнечного жара, а проросшее в тернии заглушается им и погибает, так молитва, совершаемая неправильно, неразумно, не приносит человеку никакой пользы. Правильное же упражнение в молитве (а наиболее полезной и плодоносной для нашей души является именно непрестанная молитва Иисусова) можно сравнить со стократным плодоношением. Если мы будем заниматься этим деланием усердно, то получим плод во сто крат больший по сравнению с тем усердием, которое приложим.
В Евангелии есть еще один эпизод, из которого мы также можем взять интересное сравнение. В последний же день великий праздника стояше Иисус и зваше, глаголя: аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет. Веруяй в Мя, якоже рече Писание, реки от чрева его истекут воды живы. Сие же рече о Дусе, Егоже хотяху приимати верующии во имя Его: не у бо бе Дух Святый, яко Иисус не у бе прославлен (Ин. 7, 37–39). Каким же образом и это показано в четках? Во-первых, Спаситель говорит: Аще кто жаждет, да приидет ко Мне и пиет, то есть изображает Себя в виде источника текущей воды. Во-вторых, Он говорит о той благодати, которая наподобие живой воды истекает (должна истекать!) из искренне верующего: Реки от чрева его истекут воды живы. И само движение четок во время молитвы изображает эту приснотекущую воду благодати, которая источается из сердца молящегося, или, если хотите, наоборот, которую он пьет из духовного Источника, каким является Сам Господь наш Иисус Христос.
Может показаться, что все эти сравнения — лишь внешние, искусственно привлеченные образы, в действительности не имеющие отношения к такому простому предмету, как четки. Но даже если четки появились исторически, в результате стечения внешних обстоятельств, все равно ничего случайного в Церкви быть не может. И поэтому рассуждение о том, что прикосновение к кисти, имеющейся на четках, символизирует как бы невидимое прикосновение ума к краю ризы Христовой, к благодати Божией, также не является чем-то надуманным.
Мы видим, что четки устроены в виде замкнутого круга, который, безусловно, без всякой искусственности, легко ассоциируется в уме с бесконечностью, в данном случае — с вечностью. Апостол Павел говорит: Видимое временно, а невидимое вечно (2 Кор. 4, 18). И четки, это гениальное изобретение святых отцов для помощи нам в занятии умным деланием, также изображают это невидимое вечное. Будучи внешне простым предметом, они отображают многие невидимые, возвышенные вещи, как бы обнаруживая их присутствие для нас во время молитвы Иисусовой.
Еще раз перечислю все те сравнения, о которых мы говорили: четки — это меч духовный, помогающий нам в сражении с демонами. Четки — это бич, которым мы изгоняем из своей души страсти. Четки — это утешительное напоминание о том, что если мы, истинно отрекшись от мира, будем усердно и разумно упражняться в Иисусовой молитве, то получим стократное воздаяние: в этой жизни сподобимся обильной благодати, а в будущей наследуем вечную блаженную жизнь. Четки напоминают нам о путах и страданиях Спасителя и таким образом научают нас смирению. Они учат нас помнить о заповедях и одновременно надеяться на милость Божию, потому что одно только прикосновение к славе Божией и благодати уже исцеляет нас от мучительного «течения» страстей в нашей душе. Четки напоминают нам, что мы должны быть истинными крестоносцами, готовыми пострадать за Христа. Они являются образом и символом вечности, к которой человек приобщается через занятие молитвой, в особенности непрестанной молитвой Иисусовой. А движение четок изображает тот поток благодати, который изливается в наше сердце и в нем самом как бы открывает источник воды живой.
Для чего я провел с вами беседу, в которой столько возвышенных слов о таком простом предмете, как четки? Для того, чтобы возбудить в вас ревность к занятию нужнейшим, можно сказать, единственно необходимым делом для спасения нашей души. Ведь если даже четки символизируют такие возвышенные, глубокие и прекрасные понятия, то тем более сама молитва Иисусова плодоносна и весьма полезна для нашего спасения.
О том, что четки — это не просто механическое приспособление, говорит и очень интересный случай из жизнеописания одного глинского подвижника — иеродиакона Серапиона. этот благочестивый, ревностный подвижник, всю свою жизнь избегавший посвящения в сан иеромонаха, несмотря на то что был достоин этого, просил, когда он скончается, три дня его не погребать. и когда он почил, братья увидели чудо: уже после своей кончины старец Серапион еще три часа перебирал четки. если бы четки были всего лишь пустым, неважным предметом, «вервицей», веревочкой в самом обыкновенном смысле слова, тогда этого чуда не произошло бы. внутреннее состояние этого подвижника благочестия, старца Серапиона, было обнаружено лишь благодаря восхитительному святоотеческому изобретению.
Все эти сравнения я привел еще и для того, чтобы возбудить в вас любовное отношение даже к тем предметам, которые связаны, казалось бы, лишь внешне с исключительно духовным, умственным деланием. Я думаю, вы сами знаете, что иногда стоит только взять четки в руки, и молиться уже легче. даже когда они просто намотаны на руку при занятии какой-то работой, они всё равно напоминают нам о молитве. некоторые подвижники, уже достигшие состояния непрестанной молитвы, по-прежнему использовали четки, чтобы не отвлекаться от молитвы, значит, они помогают даже и весьма преуспевшим. То, что после смерти диакон Серапион три часа перебирал четки, говорит о том, что он, возможно, имел дар непрестанной сердечной молитвы, и это выразилось в таком необыкновенном явлении.
Молитва есть мать всех добродетелей, тем более молитва непрестанная. Упражняйтесь в ней усердно, никогда не ослабевайте в этом делании, не успокаивайтесь, если чего-то достигли, потому что для преуспеяния в молитве нет границ. Не унывайте, если ваше преуспеяние пока скромно, потому что и скромное как будто бы состояние на самом деле спасительно, оно в любом случае лучше, чем оставление молитвы, нерадение и душевная пустота. И помните, что вы непременно получите за свое усердие стократное воздаяние — если не в этой жизни, то в будущей.
* * *
Вопрос. Не могли бы вы сказать, каким должно быть правильное отношение к четкам, где их надо хранить?
Ответ. Отношение к ним должно быть благоговейное. Нужно, чтобы они лежали в том же месте, где хранятся евангелие и молитвослов.
Вопрос. Наверное, это нехорошо, что мы четки иногда надеваем на шею?
Ответ. если человек повесил четки на шею и стоит, засунув руки в карманы, то, наверное, это нехорошо. А если он надел их во время послушания, чтобы освободить руки для работы, то, я думаю, это не страшно. Одно дело, когда человек работает (хотя он и тогда должен творить Иисусову молитву — устами), и совсем другое — когда у него четки висят на шее или намотаны на руку, а сам он занимается чем-то пустым. Подобное поведение, конечно, весьма непохвально.
У меня был знакомый монах, который возмущался тем, что мы молимся по четкам. Я его как-то спрашиваю: «а для чего же четки нужны?» Он отвечает: «они напоминают нам о святых отцах». многие так и считают, что четки — это часть монашеской формы: мол, они лишь должны быть намотаны на руку и больше никакого назначения у них нет. Но ведь даже из чина пострига любой человек мог бы сделать простой вывод о необходимости непрестанной молитвы. При постриге вместе с вручением четок нам дается заповедь о молитве Иисусовой, которую мы должны носить на устах, в уме и сердце всегда. Мы даем обет читать не каноны или псалтирь, а именно Иисусову молитву.
Вопрос. Батюшка, меня однажды упрекнули в том, что мы, монахи, молимся по четкам и тем самым не исполняем заповедь молиться тайно. Мы не скрываем свою молитву, показываем, что мы молитвенники, а это, мол, неправильно. я не знала, что сказать.
Ответ. Ну а что же мы должны делать в храме? Повернуться спиной к алтарю и болтать, чтобы скрыть, что мы в храме молимся? И что тогда должен делать священник? Сидеть, развалившись в кресле или на стуле, и молиться про себя? Для чего тогда храм имеет особенную архитектуру, располагающую человека к молитве?
Заповеди о тайной милостыне, молитве и тайном посте, данные нам Спасителем, нужно понимать так: все это должно совершаться не в буквальном смысле скрытно от всех, а скрытно в смысле не тщеславно. Не всегда возможно тайно и подать милостыню, и молиться, и соблюдать пост. Настоятельница Леушинского монастыря игумения Таисия, беседуя с отцом Иоанном Кронштадтским, однажды спросила его: «Как понимать заповедь о добрых делах? Их ведь необходимо утаивать?» Отец Иоанн же ответил, что утаивать добрые дела надо прежде всего от своего собственного самомнения и тщеславия.
Тайно мы не можем совершить фактически ничего, редко когда предоставляется такой случай. Но, конечно, если такая возможность есть, то какое-либо доброе дело лучше сделать скрытно. Святые отцы хранили втайне свои благодатные дары, свое молитвенное состояние. Иногда это обнаруживалось, как, например, произошло с Арсением Великим: один брат, подсмотрев, увидел его во время молитвы всего как бы огненным. Конечно, такое скрывать нужно. Но утаить сам факт, что мы молимся, просто невозможно. Как мы его утаим? Как я должен, например, скрывать свою молитву на службе? Если я буду удерживать свои чувства, чтобы они не прорывались наружу, то, скорее всего, и совсем их подавлю. Я их не только спрячу — я их уничтожу. Все будет скромно, смиренно, но молитвы-то не будет — одна скромность останется.
Я не говорю о том, что следует напоказ лить слезы, а то, пожалуй, кто-нибудь начнет себя щипать и плакать от этого, и все будут думать: «Вот какое у него покаяние…» Конечно, так поступать не нужно. Но нечаянные проявления чувств вполне возможны: допустим, выступили слезы. Да, лучше, чтобы этого никто не видел, но если ты стоишь на службе, то куда денешься? Например, когда авва Филимон стоял на службе, у него потоки слез лились на пол, и все возле него было мокрое. А у нас в Одессе был Христа ради юродивый, его звали Иван Петрович. Он тоже плакал во время богослужений, причем платком вытирал не слезы, а пол. Да, он вел себя так, что можно было счесть его за сумасшедшего, но таким образом этот человек смирялся. И как он должен был таить свое молитвенное состояние? В молитве человек должен быть дерзновенным. Повторю: что возможно и уместно, лучше держать в тайне. Но как нам скрыть то, что мы молимся, перебираем четки, пытаемся как-то сосредоточиться?
Или, например, в состоянии ли человек, который строго постится, скрыть свой пост? В Евангелии сказано: Когда постишься, помажь голову твою и умой лице твое (Мф. 6, 17). Но ведь это не нужно понимать буквально! Это следует понимать в том смысле, что мы должны стараться совершать пост не с сетованием, а с радостью. И действительно, если человек относится к нему правильно, то он обязательно испытывает духовную радость. Пост окрыляет добродетели, и прежде всего молитву; благодаря посту человек получает облегчение в борьбе со своими страстями. Именно это и означают слова Спасителя — а не то, что мы должны во время поста пользоваться благовониями. Чтобы показать абсурдность примитивного, буквального толкования этих слов, приведу в пример подвижников, которые подвизались в египетской пустыне Скит. Разве они во время поста «умывали свое лицо»? Они вообще не мылись годами! Ходили оборванные, исхудалые, черные от солнца, иногда шатаясь от изнеможения — так строго они подвизались. Иоанн Кассиан Римлянин в своих творениях рассказывает, что во время чтения двенадцати псалмов, принятого в этой пустыне, то есть во время ночной молитвы, египетские монахи садились, потому что после тяжелых дневных трудов не могли стоять. И у них закрывались глаза: не оттого, что они дремали, а от слабости. Люди были измождены подвигом. Могли ли они скрыть свой пост? Как человек может утаить, что соблюдает пост, если он ест три сухаря один раз в день? Понятно, что это было невозможно: все говорило об их подвижничестве. Может быть, у них были и какие-то особенные подвиги, которые они скрывали.
Поэтому не нужно так примитивно смотреть на заповедь о тайной молитве: мол, мы должны скрывать молитву, и поэтому молиться по четкам не будем. Это абсурд. Это такое нелепое, даже можно сказать, сектантское представление не только о молитве, а о Евангелии вообще. Люди, которые так говорят, просто невежественны.
Вопрос. Батюшка, а святой праведный Иоанн Кронштадтский не молился Иисусовой молитвой? Кажется, он не носил четок.
Ответ. Отец Иоанн занимался Иисусовой молитвой. Об этом говорит архиепископ Иоанн Шаховской в своей книге «Философия православного пастырства». В ней он высказывает следующую мысль: многие рассуждают о причинах духовного преуспеяния, духовной силы отца Иоанна Кронштадтского, многие пытаются ему подражать, но при этом упускают из виду самую важную вещь — то, что он занимался непрестанной молитвой. И сам отец Иоанн об этом иногда упоминает. Например, говорит: «борьба со страстями научила меня тайной молитве». Что это означает? Конечно, он молился молитвой Иисусовой. Не знаю, какими именно словами. Произносил ли так, как мы обычно произносим, или, может быть, более кратко, допустим: «Господи, Иисусе Христе, помилуй мя»? Но он этим занимался — без непрестанной молитвы вести такой образ жизни, какой он вел, было бы невозможно.
По четкам он, конечно, не молился. По крайней мере, об этом нигде не упоминается. На портретах и фотографиях мы нигде не видим его с четками, потому что в то время они считались исключительной принадлежностью монашества. Лишь сейчас употребление четок распространилось за пределы монастырей, и на это смотрят более свободно. Тогда бы отца Иоанна просто не поняли. На него и так все смотрели, как на какого-то чудака, сумасброда, который делает вещи, не свойственные мирскому священнику. Даже святитель Феофан Затворник ему говорил: «То, что вы хотите делать, в миру делать невозможно». Но он, тем не менее, подвизался, и Иисусова молитва, конечно, была его основным оружием в борьбе со страстями.
Вопрос. А у него был руководитель в этом делании?
Ответ. Иоанн Кронштадтский писал письма некоторым знаменитым подвижникам. Известно, что он имел переписку со святителем Феофаном Затворником и, если не ошибаюсь, поддерживал какие-то отношения с преподобным Амвросием Оптинским, но прямого духовного руководства у него не было. Он подвизался, движимый собственной ревностью. Я думаю, что он и обширного знания святых отцов не имел, кроме того, что получил в рамках академического духовного образования. Насколько мне известно, на него сильнейшее, потрясающее впечатление произвели труды святителя Иоанна Златоуста. Они, собственно, возбудили его к такой пламенной пастырской деятельности. Ревность к пастырству у него была всегда — он даже хотел принять монашество, стать миссионером и уехать проповедовать в Сибирь, на Алтай. А потом ему приснился храм (как впоследствии оказалось, Андреевский собор), и он принял решение вступить в брак. Как известно, этот брак был фиктивным, и на такой чрезвычайный шаг отец Иоанн решился потому, что в то время получить место священника можно было только в одном случае: если ты женился на дочери настоятеля какого-нибудь храма. Если у настоятеля не было сыновей, то он старался выдать свою дочь замуж за какого-нибудь кандидата в священники, который потом и наследовал его приход. Это было связано с церковными домами, с хозяйством. конечно, такое положение вещей было неправильным, но до революции оно было общепринятым. Вот отец Иоанн Кронштадтский и женился на девушке из духовного звания, а после свадьбы сказал ей, что счастливых семей и без них много, а они будут служить Богу. Конечно, это вызвало сильное неудовольствие со стороны ее отца, но, тем не менее, они так и прожили в девстве всю жизнь.
Вопрос.Вопрос. Отчего приходит ощущение внутренней пустоты и как это преодолеть?
Ответ. Мы чувствуем пустоту в том случае, если нас оставляет благодать. Это происходит тогда, когда мы в чем-нибудь согрешили, допустим поддались сильнейшему осуждению. благодать может оставить человека из-за гордости, даже из-за нерадения. Если мы мало молимся, не читаем Священного Писания, в храме не понуждаем себя к внимательному слушанию богослужения, то и в душе у нас соответственно возникает пустота. В такой момент мы должны заставлять себя трудиться более усердно, чтобы вернуть благодать. Хорошо было бы (если для нас это возможно) увидеть причину, по которой мы ее лишились, и в этом своем согрешении покаяться, исправиться и впоследствии внимательно за собой следить, чтобы его не повторять. Как говорит Исихий Иерусалимский, обучительное оставление благодати научает нас трезвению. Конечно, если человек совсем не молится или молится нерадиво, то ему все равно: поскольку никакой благодати он не чувствует, постольку и опустошенности своей души не видит и болезненно из-за этого не переживает.
Вопрос. В Евангелии от Марка говорится: Извнутрь бо от сердца человеческа помышления злая исходят, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, татьбы, лихоимства, обиды, лукавствия, лесть, студодеяния, око лукаво, хула, гордыня, безумство (Мк. 7, 21–22). Совсем непонятно, что значат слова безумство и студодеяния(по-русски переведено как непотребство)?
Ответ. Что такое безумство? Безумство — это поведение, нерассудительное в духовном отношении. Например, когда человек проявляет страсть, совсем ее не удерживая, это выглядит безумством. И, конечно, можно сказать, что безумством является безбожие, или помыслы хулы, неверия. Ведь сказал же пророк Давид: рече безумен в сердцы своем: несть Бог (Пс. 52, 2). Я думаю, что Спаситель называет безумством прежде всего это.
Что же касается студодеяния, то это слово происходит от слова «студ», или стыд, — «стыдное деяние». Наверное, это имеет отношение к какому-то блудному греху, о котором даже неудобно говорить более конкретно, и поэтому он назван так деликатно — студодеяние. Для того чтобы понять смысл этих изречений более точно, нужно обратиться к греческому тексту и узнать точный перевод этих слов.
Вопрос. Какое толкование Евангелия самое лучшее?
Ответ. Есть толкование на четыре Евангелия Феофилакта Болгарского, оно является для нас вполне авторитетным. Есть толкование архимандрита Михаила — тоже, в общем, хорошее, но больше с историческим уклоном. Существуеттакже толкование Иоанна Златоуста на Евангелия от Матфея и Иоанна.Сейчас появилось и новое издание толкования Евфимия Зигабена. Это прекрасный толкователь; мне кажется, он лучше, чем Феофилакт Болгарский. К сожалению, на русский язык переведены только его толкование на Псалтирь и толкования на Евангелия от Матфея и от Иоанна. А вообще, он истолковал весь новый завет (кроме апокалипсиса). Это был замечательный экзегет XII века.
Есть книга Бориса Ильича Гладкова. Он истолковал евангелие, расположив события и поучения Спасителя в хронологическом порядке. Правда, хронологию он определял сам, и в этом отношении можно с чем-то не согласиться, но в принципе его толкование — святоотеческое, имеющее некоторый апологетический оттенок, потому что он писал в XIX веке и обращался к читателю той эпохи, когда было распространено неверие. Известен также сборник «Толковая библия» под редакцией Лопухина, но к нему надо подходить с осторожностью. Лопухин привлекал к составлению этой книги современных ему протестантских богословов, которые пользовались, так сказать, «последними достижениями» экзегетики, поэтому в ней иногда встречаются очень противоречивые толкования, явно расходящиеся со святоотеческими. Но если читать с умом, то и в этой книге можно найти что-то полезное.
Конечно, сначала нужно прочесть авторитетные, безупречные толкования, а потом уже обращаться к другим. У Лопухина есть еще и так называемая «Библейская история». Это не толкование, а обширное историческое повествование, составленное прежде всего на основе Евангелия с привлечением исторического материала. Правда, книга написана не очень хорошим языком: хотя его и хвалят, но он мне кажется чересчур велеречивым. Однако исторических фактов в ней очень много; у кого хватит терпения прочитать эту книгу, тот может узнать для себя немало.
В «Библейской истории» автор высказывает интересную мысль о том, что притчи Спасителя основаны не просто на житейском опыте, а и на исторических событиях того времени. Так, он говорит, например, что притча о царе, о человеке, который пошел в дальние края получить свое царство, имеет следующее историческое основание. Когда Архелай отправился в Рим, чтобы получить от императора власть над Иудеей, то боявшиеся его тирании иудеи в это же время послали туда свою делегацию — сказать о том, что они не желают четвертовластника, а хотят быть непосредственно под управлением римской власти. Поэтому, по мнению Лопухина, иудеям эта притча была очень понятна, так как имела вполне конкретную для них ассоциацию. интересное толкование, правда, сугубо историческое.
Вопрос. Скажите что-нибудь о толковании Евангелия, которое предлагает в своей книге протоиерей Григорий Дьяченко.
Ответ. Ответ. Это толкование праздничных и воскресных евангелий, оно является пособием для проповеди. На чем оно основано, я не знаю, но, видимо, на каких-то популярных и авторитетных толкованиях его времени. Ничего оригинального в нем нет, потому что отец Григорий не был самостоятельным писателем, и даже не претендовал на это. Но он был необыкновенно плодовитым составителем. Он составил много сборников с текстами на разные темы, например «В утешение скорбящим», собирал проповеди, евангельские чтения. Его книги имеют ценность именно как пособия, в особенности для священников.
Вопрос. Батюшка, а какое толкование на Псалтирь читать лучше?
Ответ. Я думаю, что самое полное — это толкование Евфимия Зигабена. Еще есть толкование, составленное в XIX веке архиепископом Иринеем. Оно носит научный характер, в нем наиболее полно раскрыт исторический аспект. И есть толкование Феодорита Киррского.
Вопрос. А почему у Иоанна Златоуста толкования не на все Евангелия?
Ответ. Может быть, он считал, что Евангелия от Марка и Луки в значительной степени повторяют евангелие от Матфея, а может быть, эти толкования не сохранились. Многие книги Иоанна Златоуста были уничтожены и до нас не дошли. Он жил в IV столетии, а с того времени было столько всяких исторических катастроф: крестоносцы, турки — так что многое было уничтожено. Говорят, что Иоанн Златоуст писал сочинение об Иисусовой молитве, но эта книга также до нас дошла, сохранились только цитаты из нее.
Вопрос. Батюшка, что делать, если после прочтения книг ничего не остается в памяти?
Ответ. Во-первых, я думаю, что-то все-таки остается. во-вторых, святоотеческие книги, особенно аскетические, понимаются по мере накопления опыта. Поэтому, если жития и какие-то повествования можно прочитать и один раз, то духовную литературу аскетического, догматического содержания, нужно читать по два и по три раза. Повторение — мать учения. И необходимо не просто читать, а изучать! Можно несколько книг прочитать и потом снова к ним вернуться, а можно прочитать одну книгу два раза подряд. иногда бывает трудно, но надо приучать себя относиться к чтению серьезно, не как к развлечению. Хотя, конечно, развлекаться чтением святоотеческой литературы лучше, чем, например, пустословием.
Вопрос. Что делать, если священник нашего храма не советует молиться по четкам? У меня было смущение: люди обращали внимание, спрашивали. Батюшка же объяснил мою молитву по четкам гордостью. Мне посоветовали сделать четки из десяти узлов, на палец. Но по таким четкам я буду путаться, сколько я прочитала; совсем же без четок в храме молиться труднее из-за рассеянности. Как быть?
Ответ. Батюшка неправ. Гордость может быть отчего угодно и где угодно: и от четок, и без четок, и в храме, и на улице. По четкам молиться можно. Конечно, если мы молимся по четкам напоказ, чтобы окружающие видели, что мы чем-то от них отличаемся, то в этом есть гордость и тщеславие. Безусловно, так делать не нужно. Некоторые просто на руку четки намотают и уже думают, что совершают нечто важное. Для того чтобы не было лишних искушений, и люди немощные, в том числе и ваш батюшка, не соблазнялись, лучше действительно сделать маленькие четки. Ведь во время богослужения нам не нужно исполнять правило. В храме мы молимся Иисусовой молитвой, чтобы собрать наш ум и действительно участвовать в молитве: хорошо слышать службу, а не рассеиваться. В этом случае считать нет необходимости. А дома, при исполнении правила, можно пользоваться большими четками.
Вопрос. Когда я изо всех сил стараюсь молиться со вниманием, то через час наступает полное изнеможение ума. Просто отключаюсь. Что можно сделать, чтобы меня хватало не на часовую молитву, а больше?
Ответ. Конечно, какая-то усталость быть должна — иначе и быть не может. Для человека естественно утомляться от какой-либо деятельности. Одному, чтобы утомиться, хватает часа, другому — полутора, двух часов. Это зависит от навыка и от того, с какой интенсивностью мы молимся. Поэтому тут можно посоветовать только продолжать упражняться в этом. Постепенно, когда действие благодати усилится, человек сможет молиться и дольше. Час — это действительно минимальное время, за которое человек может утомиться. Это время может быть более длительным у тех, кто в этом делании преуспевает, имеет действительно глубокие навыки, стяжал внимательную благодатную молитву. Некоторые подвижники упражнялись в молитве Иисусовой по нескольку часов подряд, как, например, старец Василиск Сибирский — по три, по пять, по шесть часов. Но это, конечно, удел людей очень преуспевших.
Молитва требует огромного напряжения ума и вообще телесных сил человека, и, безусловно, после этого чувствуется изнеможение. Если это не на правиле — думаю, на правиле молиться все-таки легче — и не во время службы, то нужно давать себе отдых в виде такой деятельности, которая не сильно отвлекала бы от молитвы. Святые отцы, например, советуют заниматься рукоделием или чтением.
У нас такого послушания, которое не отвлекало бы от молитвы, пожалуй, нет. Швейное послушание требует большого внимания, иконопись — тоже. Работа на кухне тоже для этого не совсем подходит: если сильно сосредоточиться, можно обжечься или что-нибудь разбить. А вот чтение святоотеческих книг, я думаю, очень уместно, потому что оно и пользу приносит, и все-таки не отвлекает нас от нашего внутреннего делания. И наконец, при утомлении от молитвы можно делать поклоны. Это тоже какой-то отдых уму.
Но я хочу заметить, что через час утомляешься только тогда, когда молишься уединенно и напряженно. А при молитве во время послушания сильного напряжения нет. В то время, когда человек занят еще каким-то делом, значительно отвлекающим его внимание от молитвы, никакого изнеможения быть не может. В таком случае может быть просто какая-то ошибка, или это лень. Поскольку в вопросе не уточняется, наступает такое утомление на правиле или на послушании, то я вынужден сделать такое пояснение.
Вопрос. Постоянно забываешь о молитве; даже думаешь, как бы себе чаще напоминать о том, чтобы не отвлекаться мыслями. почему-то четки не помогают. Надо как-то понуждать себя смотреть на них как на средство напоминания о молитве?
Ответ. Я думаю, в таких случаях, действительно, надо и на четки смотреть и, если есть возможность, произносить молитву вслух. А если это может кому-то помешать, то лучше просто беззвучно шевелить губами, то есть, как пишет святитель Игнатий, творить устную молитву, но не гласную: устами, но не вслух. В конце концов, можно взирать на икону, то есть всячески напоминать себе о внимании, о том, чем ты должна заниматься. Бывает такая степень рассеянности, что и четки не помогают. Мы настолько увлекаемся какими-либо помыслами, суетными или страстными, что ум от нас «отбегает»: руками мы перебираем четки, слова молитвы механически звучат в устах или в уме, а все внимание приковано к нашим фантазиям, к действию воображения.
Вопрос. Батюшка, мне не хочется читать толкование на Псалтирь: мне это кажется непрактичным изощрением. Если на каждое слово и выражение псалма дается несколько противоположных друг другу толкований, то на чем же остановиться? Наверное, освоить это под силу только человеку духовно образованному, а не новоначальному.
Ответ. Человек, участвующий в богослужении, должен понимать смысл псалмов, потому что это значительная часть службы. Псалмам в ней уделено места больше, чем даже евангелию (кроме страстной седмицы, когда евангелие читают очень много). Поэтому, конечно, желательно знать хотя бы краткое их толкование, чтобы понимать, что мы читаем и слушаем во время богослужения. При этом нужно сказать, что настоящее понимание псалмов приходит от духовной опытности, потому что в них, как учит святитель Игнатий (Брянчанинов), изображена духовная брань. По мнению святых отцов, Священное Писание, в том числе и псалмы, понимается не столько от чтения толкования, сколько от исполнения заповедей. это, конечно, самое главное; но и теоретическое постижение смысла Священного Писания тоже весьма уместно и полезно.
Вопрос. Я тоже не хочу читать толкование псалмов. В толковании исчезает, так сказать, обаяние псалма, тем более что вряд ли их можно истолковать до конца, да и духовный возраст читающего должен быть соответствующим.
Ответ. Есть такая наука — экзегетика, толкование Священного Писания. Неужели это менее важно, чем, например, догматика? Как можно знать догматику, если ты не понимаешь смысла Священного Писания? Догматика ведь основана на Священном писании; во всяком случае, одно с другим связано.
Вопрос. Четки прикладывают к чудотворным иконам, мощам — имеет ли это какое-то значение? Получаем ли мы помощь от тех святых, к мощам которых были приложены четки? Как использовать эту помощь?
Ответ. Конечно, важнее всего наше усердие, смирение, любовь к Богу, пусть наши четки и не освящены. Некоторые миряне прикладывают к святыням даже свои платки, головные уборы и другие вещи и верят, что получают от этого освящение. А как это использовать? Надо с бóльшим благоговением молиться, видеть в этом (например, в четках) бóльшую святыню. Однако если наши четки будут освящены, а мы при этом станем молиться без ревности, то все равно никакого толку не будет. самое главное — это, безусловно, наша собственная ревность.
Вопрос. Может быть такое, что четки при сосредоточении, молитве, напротив, мешают? Меня вообще отвлекает каждое движение. Это правильно? Четки являются исключительно пособием для правильной молитвы или могут препятствовать ей? Меня также смущает, что некоторые на службе не делают поклоны.
Ответ. Действительно, при очень сосредоточенной молитве четки могут мешать. Об этом и святитель Игнатий пишет. Но это зависит от психологического состояния человека. Одним они и при непрестанной молитве помогают, а другим — как будто мешают. Но только не нужно отказываться от четок прежде времени, когда ты еще не стяжал самодвижной молитвы и неразвлекаемого внимания. В таких вопросах надо советоваться со старицей, которая знает тебя лично и то, что с тобой происходит. Общий же ответ я дать не могу. Теоретически — да, такое может быть, и это не значит, что ты обязательно делаешь что-то неправильно; но иногда человек отказывается от употребления четок преждевременно, ошибочно считая, что он молится уже настолько внимательно, что четки ему мешают. Не следует делать выводы самому: у меня, мол, непрестанная молитва, и четки мне мешают. Бывает, что человек одну молитву произнес, а про вторую вспомнил через полчаса… Старец Иосиф Оптинский, например, свое правило всегда исполнял по счету. У него лежали косточки от маслин; он четку прочитает — косточку отложит. Именно он и отметил, что мы молитву произносим лишь время от времени, а нам кажется, будто мы молимся непрестанно.
Что касается поклонов на службе, то я думаю, что у нас если кто-то и не делает поклоны, то только по благословению. Значит, им это разрешено, значит, им лучше молиться так. Пусть каждый следит за собой и ни на кого не обращает внимания — вот это будет по-монашески. а смотреть за тем, кто плачет, кто улыбается от радости, или кто голову как-то наклонил, не следует. Во-первых, это показывает, насколько «внимательно» молишься ты сам, а во-вторых, — это нехорошо, почти что осуждение. Духовная жизнь — тайна. Никто не должен лезть в чужую душу, никто не должен ничего знать, кроме старицы.
Вопрос. Батюшка, простите, я не совсем поняла, почему четки могут отвлекать от молитвы.
Ответ. Как правило, это бывает с теми людьми, у которых началась самодвижная молитва. Дело в том, что мы привыкли молиться по четкам с определенным ритмом. А когда начинается самодвижная молитва, то ритм, к которому мы привыкли, а связан он с механическим перебиранием четок, не соответствует тому ритму, который сверхъестественно образовался в нашей душе при самодвижной молитве, и мы своим собственным, искусственным ритмом как бы давим на этот, благодатный. И в этом случае нужно либо действительно оставить четки, либо перебирать их вслед за той молитвой, которая произносится в сердце. Но, еще раз подчеркиваю, это бывает исключительно с теми, у кого началась самодвижная молитва: человек молится, молится — и вдруг молитва начинает произноситься у него в сердце сама.
Также четки могут мешать, когда человек очень сильно собирается внутри себя, это уже бывает не просто при самодвижной молитве, а при огромном, сильнейшем сосредоточении. Тогда четки как что-то, вынуждающее его к внешней деятельности, отвлекают. Но это тем более не относится к большинству, это удел людей весьма и весьма преуспевших в молитве.
К сожалению, бывает, что человек преуспел в молитве, но не преуспел в бесстрастии, в исполнении заповедей. Как говорит Макарий Великий, некоторым по их младенчественности, простоте даруется молитва, но они не имеют опыта борьбы со страстями. В данном случае я просто сделал оговорку, чтобы эти люди не думали, что если они преуспели в молитве, то, значит, они вообще преуспели. Иные всё делают, так сказать, законно: двигаются к цели, побеждая страсти и при этом совершенствуясь в молитве. А иным в молитве дано какое-то преуспеяние, а в борьбе со страстями они отстают и потом это, так сказать, «подтягивают», подобно тому как происходит на войне: авангард войск уходит вперед, а основная их часть остается еще далеко-далеко позади. Но если основной части войска не удастся догнать авангард и укрепить те позиции, которые он захватил, то все войско может потерпеть поражение, несмотря на блистательную победу передового отряда. Такое тоже бывает.
Вопрос. А могут четки отвлекать во время молитвы, потому что человек неправильно молится?
Ответ. Да, и такое может быть. Представьте себе такую ситуацию: человек во время молитвы начинает воображать, допустим, райскую обитель, в которой он должен оказаться, или ту славу, которой сподобится от Господа за свое усердие в молитве, или еще что-нибудь. Человеку кажется, будто он испытывает духовное наслаждение, а четки мешают ему, отвлекают от столь сладостного делания.
Вопрос. Бывает, что во время молитвы думаешь о другом, а не о молитве.
Ответ. Необходимо понуждать себя изо всех сил сосредоточиваться на молитве, чтобы мысли, отвлекающие от нее, не захватывали нашего внимания. Следует с некоторым напряжением заставлять свой ум отвращаться от любого возникающего в нашем воображении предмета и устремляться к молитве. Тогда этот воображаемый предмет будет постепенно тускнеть и наконец исчезнет. А если мы будем продолжать содержать в уме и представившийся предмет, и молитву, то, как люди страстные, склонные более ко злу, чем к добру, постепенно переключим наше внимание на этот предмет и либо вовсе оставим молитву, либо будем совершать ее формально.
Вопрос. Часто бывает, что внимание приходит даже в суете, в очень краткий промежуток свободного времени, а на правиле трудно или совсем не получается молиться со вниманием. Почему так происходит?
Ответ. Может быть, потому, что мы, занимаясь суетными делами, смиряемся, усердно выполняем послушание, и благодать нас посещает. Кроме того, если так называемая дневная суета не является следствием нашего произволения, и мы не предаемся ей добровольно, а отсекаем при этом свою волю, то во время исполнения послушания мы надеемся не на себя, а на Бога. Мы как бы ничего не делаем в молитве, и Господь нас посещает, показывая этим, что наше преуспеяние в ней зависит от Него, а не от нашего усердия. А во время правила мы, наоборот, ожидаем каких-то особенных результатов, особенного внимания, благодати. Надеемся на себя, а не на помощь Божию, не смиряемся и благодати не получаем. Поэтому вывод такой: причина посещения благодати в суете — это смирение, проявляющееся в послушании и в ненадеянии на себя, а причина ее отсутствия во время правила — это самонадеянность и гордость.
Вопрос. На правиле бывает такое состояние, при котором почти что перестаешь пользоваться четками: еле-еле, с силой их перебираешь, и просто твердишь молитву, чтобы не оставить ее совсем. И это происходит неожиданно; а бывает, что непонятно почему начинает болеть рука.
Ответ. Возможно, это брань. Из этого случая мы как раз и видим, что четки — не такая пустая и формальная вещь. Диавол может искушать человека столь сильно, что ему и четки трудно будет перебирать, или боль какая-то вдруг появится в руке — не из-за того ведь, что он так устал, перебирая четки!Это может быть такое искушение, диавольское нападение. Бывает, человек устами молится, а язык у него чуть не немеет, челюсть болит, молитву произносить невозможно. А как начнет с кем-нибудь говорить о чем-либо пустом, то такая сила в языке появляется — просто необыкновенная. В таких случаях нужно превозмогать это, не обращать на такие явления внимания, хоть бы они и десять лет продолжались. Диавол по-всякому может нападать, смущать, лишь бы отвести человека от молитвы.
Вопрос. Святитель Игнатий (Брянчанинов) в своих письмах к мирянам говорит, что мирянин не должен вдаваться в тонкое разбирательство своих грехов и помышлений. Получается, что мирянам нельзя записывать помыслы и следить за ними?
Ответ. Человек, живущий в миру и постоянно пребывающий в суетных занятиях, конечно, не может наблюдать за собой так же внимательно, как тот, кто пребывает в монастыре: у него бесчисленное количество всяких впечатлений. Монаха же сам строй монастырской жизни располагает к тому, чтобы обратить свой внутренний взор на себя, следить за собой. Однообразие, размеренность жизни побуждает его внимательно относиться даже к малейшим движениям своей души. Для мирян это часто бывает непосильной задачей. В то же самое время есть некоторые миряне, ведущие особенно внимательный образ жизни: даже будучи семейными (а тем более те, которые одиноки), они фактически ведут жизнь полумонашескую. И в виде исключения можно было бы позволить некоторым из тех, кто подражает монахам, имеет ревность и усердие, заниматься таким делом. Хотя мой опыт говорит, что это очень трудно — этим людям, как говорится, не до того. Достаточной была бы подробная исповедь, и это уже хорошо.
Вопрос. Когда мы делаем земные поклоны, мы четками задеваем пол, да и в других случаях бывают похожие ситуации. Как вы думаете: может быть, лучше не прикладывать четки к мощам и другим святыням? Ведь таким образом мы относимся к святыне несколько непочтительно?
Ответ. Мне кажется, не нужно путать эти вещи — отношение к святыне и освящение от нее. Вот, например, на четках есть крест, и когда мы делаем поклоны, этот крест бьет по земле.Меня это в свое время смущало, я старался крест как-то подбирать, чтобы он не бился о землю, и однажды задал отцу Андрею вопрос: может быть, это нехорошо? Он же ответил: «да нет, ничего страшного; когда вот так делаешь поклоны с четками, то освящается земля». Можно ведь по-разному все объяснять. В принципе, всякий христианин должен все вещи освящать: например, подрясники, которые носят сестры, все освящены. А в этом подряснике кто-то может, к примеру, спать. Ну и что же теперь делать с этим подрясником?
Вопрос. Кто-то из старцев пишет, что четки нельзя брать немытыми руками.
Ответ. В общем-то, да. Но с другой стороны, все зависит от ситуации. Я знал одного монаха из одесского монастыря. Его послушанием было обслуживание генератора, который вырабатывает электроэнергию. Поскольку генератор работал на мазуте, то руки у этого монаха очень часто были грязными. Однако молиться без четок ему было трудно, и он имел особые четки, которые использовал во время работы. Они были очень засаленные; на службу он с ними, конечно, не ходил. Я не думаю, что брать четки грязными руками — это грех, но на богослужение нужно приходить чистым и опрятным, в том числе и четки должны иметь соответствующий вид.
Вопрос. В чем должно выражаться дерзновение в молитве у новоначального?
Ответ. прежде всего, дерзновение должно быть в том, чтобы побуждать себя к вниманию. Кроме того, необходимо также (конечно по силе, насколько получается) молиться с сокрушением сердечным, с покаянием. Хорошо было бы, если бы с этим могла соединиться еще и память смертная. Но самое главное, повторю, иметь ревность к вниманию, при любом виде молитвы: устной ли, умной ли, произносимой вслух или беззвучно.
Вопрос. Часто смущаюсь при людях молиться более углубленно — это неправильно?
Ответ. В зависимости от ситуации. Если ко мне, скажем, пришли посетители, а я вдруг углубился в молитву, то они могут это неправильно понять. Хотя были некоторые подвижники, в которых молитва действовала так, что они не могли удержаться и забывались. Кажется, такое было у игумении Таисии: во время беседы с сестрами она иногда так погружалась в молитву, что теряла контроль над собой, а сестры знали это и ждали, когда она выйдет из такого состояния. А вообще, смущаться не нужно: если ничего от тебя не зависит, а просто кто-то рядом присутствует, то надо молиться и не делать из человекоугодия какой-то легкомысленный вид; нужно думать прежде всего о своем духовном состоянии. Но если ты с кем-то общаешься, то необходимо сохранять благоразумие, чтобы не оскорбить человека своим к нему невниманием. А то некоторые из тщеславия углубляются в молитву в присутствии посторонних, а когда надо молиться на правиле, теряют всякую ревность.
Вопрос. На прошлой беседе, говоря о своем отношении к творениям святителя Феофана Затворника, вы сказали, что предпочитаете руководствоваться творениями святителя Игнатия (Брянчанинова), упомянув при этом, что, впрочем, относительно некоторых моментов духовной жизни принимаете для себя учение других святых отцов, а не святителя Игнатия. Что же именно в его трудах вы не принимаете? Разве не все у этого писателя можно применять к себе на сто процентов?
Ответ. я не могу сказать, что категорически не принимаю тех или иных его слов. святитель Игнатий — писатель чрезвычайно осторожный, описывающий все виды, все моменты, даже все тонкости духовной жизни. Вы видите, что из всего того, чему мы вас учим, кардинальное, первостепенное значение мы придаем молитве Иисусовой, умному деланию. Святитель же Игнатий наряду с учением об умном делании говорит, допустим, и о том, как нужно читать псалмы, как совершать прочие молитвословия, проявляя тем самым некоторую умеренность и осторожность.
На меня в отношении молитвы сильно повлияло чтение таких, может быть, кратких, но чрезвычайно ценных по своему содержанию творений, как «Предисловия…» схимонаха Василия Поляномерульского, написанных им в качестве своего рода комментариев к некоторым сочинениям святых отцов и имеющих в своей основе учение об умном делании. Старец Василий говорит, что умное делание, молитва Иисусова, может заменить все правила. Сравнительно недавно, года два назад, я познакомился с «Описанием молитвенных действий старца Василиска Сибирского», подтверждающим это мнение. Сам старец Василиск Сибирский вначале сомневался, нужно ли заменять вычитываемое правило молитвой Иисусовой. Но когда он решил провести такой «эксперимент», то получил необыкновенную пользу и даже сподобился откровения. Вот в этом смысле я немного расхожусь с мнением святителя Игнатия, поскольку считаю, что именно в наше время без умного делания, без Иисусовой молитвы, никакие подвиги, никакие даже добродетели ничего человеку не дадут; без Иисусовой молитвы все это останется пустым занятием — я испытал это на себе лично. Когда я спрашивал у своего духовника о том, как упражняться, например, в памяти смертной, он только махал на меня рукой и говорил: «Молись, и все». Действительно, как я ни старался, все равно никакой памяти смертной не имел, а только воображал, что имею.
Настоящие, неподдельные добродетели приходят прежде всего и более всего от занятия молитвой Иисусовой. И сам святитель Игнатий пишет, что при занятии этой молитвой сами собой приходят и терпение скорбей, и память смертная, и прочие добродетели. Преподобный Иоанн Лествичник справедливо называет молитву матерью всех добродетелей.
Некая осторожность святителя Игнатия могла происходить и оттого, что, возможно, он ставил своей целью помочь, услужить всем: и более ревностным, и менее ревностным, и усердствующим в Иисусовой молитве, и придающим ей второстепенное значение. Поэтому, когда мы читаем его некоторые статьи, например о самоукорении, то нам может показаться, будто это делание возможно и без Иисусовой молитвы. И тогда мы уклоняемся в некое многообразие духовных занятий, отвлекающее нас от самого главного, от самого плодоносного, без чего все остальное превращается чуть ли не в пустое времяпрепровождение. По этой причине в том, что касается молитвы Иисусовой, я придерживаюсь той традиции, которую проповедует схимонах Василий Поляномерульский.
Между прочим, сам святитель Игнатий желающим заниматься молитвой Иисусовой советует прочитать в первую очередь именно эти «Предисловия…» старца Василия. Как я предполагаю, святитель, боясь смело, откровенно высказаться в пользу того, что без умного делания не может быть никакого преуспеяния, и в то же время советуя прочитать именно эти творения, тем самым как бы говорит: в них вы найдете самое главное, что нужно для занятий молитвой Иисусовой. А там мы находим, что непрестанная молитва может заменить все келейное правило. И мне кажется, что святитель Игнатий в деликатной форме также об этом говорит. Поэтому я не то чтобы расхожусь со святителем Игнатием по этому вопросу, а просто принимаю дополнительную точку зрения старца Василия. Нужно иметь в виду, что святитель не мог высказываться откровенно: его творения и без того воспринимались с большой настороженностью, так как он учил исключительно по святым отцам, и учил смело и последовательно. Если вы читали его биографию, то знаете, что его книги и публиковали-то с трудом, поскольку они чрезвычайно отличались от того, что писали в его время, — и по стилю, и по содержанию.
Святитель Игнатий — это действительно святой отец XIX века, таких великих писателей у нас в то время больше не было, он является исключением. Если мы возьмем самых выдающихся российских богословов-проповедников того века, то увидим, что никто из них не может сравниться со святителем. Разве что Феофан Затворник. Но он жил гораздо позже, в конце ХIХ века, был уже младшим современником святителя Игнатия. По своим богословским произведениям святитель Феофан тоже представлял собой исключительное явление. Он был оригинальным богословом, однако как аскетический писатель, несомненно, уступал святителю Игнатию, он даже и сам это понимал. Когда афонские монахи просили его написать что-нибудь об Иисусовой молитве, он сказал, чтобы они довольствовались тем, что написал преосвященный Игнатий, то есть считал творения последнего в этом отношении достаточными.
Вопрос. А что вы скажете об отце Иоанне Кронштадтском как о писателе?
Ответ. Можно сказать, что его книга «Моя жизнь во Христе» — это также исключительное явление. Правда, нужно отметить, что размышления отца Иоанна Кронштадтского в его дневнике интересны только тому, кто знает его жизнь. Если бы мы не знали биографию отца Иоанна, то, может быть, и не отнеслись бы к его книге с таким вниманием. Хотя старец Силуан Афонский рассуждал об этом несколько иначе. Он говорил: если кто читает книгу «Моя жизнь во Христе» без всякого вкуса, тот не имеет в себе благодати Божией. Старец Силуан считал, что имеющий благодать должен понимать значение этой книги.
Но если сравнить Иоанна Кронштадтского, Феофана Затворника и святителя Игнатия, то значение святителя Игнатия будет несравненно больше. Без святителя Игнатия нельзя прийти к правильному пониманию аскетических произведений святых отцов вообще, в том числе творений современных ему писателей, таких как святитель Феофан, Иоанн Кронштадтский или оптинские старцы. Можно сказать, что он является одним из самых выдающихся русских духовных писателей всех времен.
Вопрос. Батюшка, есть люди, которые ходят по горячим углям, не обжигаясь. Это фокус или что-то бесовское?
Ответ. Да, есть такие люди, например, в Болгарии — нестинары. Они берут икону, читают «Отче наш» и ходят по горячим углям не обжигаясь. Это имеет какое-то отношение к ереси богомилов, очень распространенной среди болгар. Я думаю, что это, конечно, прелесть; нечто бесовское — не в смысле колдовства, а в смысле прелести. Зачем искушать Бога, ходить по горячим углям?
Вопрос. Получается, что природа человека может изменяться не только из-за святости (подвижники, например, ступали по воде), но и из-за прелести (как в случае хождения по углям)?
Ответ. Благодать Божия действительно может менять природу человека, претворить ее до какой-то степени в другую. Это подтверждает нетление мощей святых угодников, частичное проявление того нетления, которого человек сподобится в будущем веке. Диавол же изменять природу человека не в состоянии, он лишь какой-то силой ее поддерживает. В житии апостола Иоанна Богослова, например, описываются чары колдуна, который на несколько часов опускался в воду. Мы знаем случаи, когда некоторых йогов закапывали в землю, через сутки откапывали, и они оказывались живыми и невредимыми. Что это такое? Конечно, демоническое действие, колдовство или прелесть. Природа человеческая в подобных случаях не меняется, просто имеет место демоническое воздействие. И это доказывается, например, тем, что Симон волхв, с помощью колдовства поднявшийся на воздух, после молитвы апостола Петра упал и разбился, поскольку демон его оставил. Также и колдун Кинопс утонул после молитв Иоанна Богослова, когда демоны перестали ему помогать.
Вопрос. Скажите, пожалуйста, что представляет собой ересь богомилов?
Ответ. ересь богомилов, как предполагают, происходит от ереси манихеев. Манихеи учили, что есть два бога — добрый и злой. Добрый сотворил дух и все духовное, а злой сотворил материю. Между этими двумя началами существует постоянная вражда. Что-то в этом учении взято из язычества, что-то — из христианства, но основная доктрина заключается в том, что зло является самостоятельной субстанцией и отождествляется с материей. Соответственно все материальное и чувственное презирается и считается греховным.
С течением времени манихейство как таковое, под собственным именем, исчезло, но, немного изменившись, продолжало свое существование под видом ереси павликиан, названной так то ли по имени апостола павла, которому еретики приписывали свое учение (как они это часто делают), то ли по имени одного из ересиархов, ее распространявших. В особенности она процветала в Болгарии, где и получила название богомильства. Почему она названа именно так — точно не знаю, возможно, потому, что богомилы считались особенно угождающими Богу. А впоследствии эта ересь перешла даже во Францию, куда-то на Запад, где было подобное же движение альбигойцев — еретиков, проповедовавших взгляды, подобные коммунистическим. У них было общее имущество, и жили они чуть ли не отдельным государством. одно время под их влиянием находился весь юг Франции. Но потом папа Римский объявил против них крестовый поход и воины жестоко их истребили.
Вопрос. Я понимаю, что не права, но не знаю, как поступить. Мне кажется, что молитва не помогает, и веры в силу молитвы нет. Думаю, что если буду молиться без веры, то это не поможет. Как мне быть?
Ответ.Что значит «молиться без веры»? Я не понимаю. Вот ты молишься и говоришь: «Господи, помилуй меня грешную» и думаешь, что Господь тебя не помилует, — так, что ли? Если при молитве у тебя нет какого-то живого чувства, потому что в тебе мало благодати, то это не означает, будто вовсе не нужно молиться. Нет, нужно молиться, нужно искать внимания, и все придет. Обрести плоды молитвы прежде, чем помолишься, невозможно. Нельзя войти в здание, если прежде не заложишь его фундамент и не выстроишь стен. Мы хотим иметь веру раньше, чем потрудимся для ее приобретения. А ведь для того, чтобы стяжать в молитве настоящую, живую веру, надо много поработать. Прежде всего, нужно заботиться о внимании, и больше ни о чем не думать. Вы же, наоборот, начинаете философствовать, а вся ваша философия — это просто оправдание нерадения. Нужно молиться, и все.
Вопрос. Хорошо ли, что у нас в киоске храма продается много четок и их покупают люди, мало знающие об Иисусовой молитве и неопытные в духовном отношении? Не опасно ли это для них?
Ответ. Сами по себе четки — это ни хорошо, ни плохо. Но человек все равно должен подойти к какому-нибудь опытному священнику, взять благословение на занятие Иисусовой молитвой, получить соответствующие разъяснения. Лично я, когда миряне обращаются ко мне за таким благословением, советую им обязательно прочитать некоторые святоотеческие сочинения (как правило, творения святителя Игнатия) и только после этого благословляю. К тому же этот человек должен вести нравственную жизнь, соблюдать заповеди — тогда можно благословить молиться по четкам.
А Иисусова молитва, с четками или без четок, с одной стороны, всем одинаково полезна, с другой стороны, для всех одинаково опасна. Четки в этом смысле ничего не прибавляют и не убавляют. Разве что могут повредить человеку, если он будет их носить исключительно ради тщеславия: повесит себе на руку и станет думать, будто делает что-то великое.
Вопрос. один человек мне сказал, что если кто-то приобретает четки, то он тем самым бросает вызов диаволу, показывая, что теперь намерен молиться молитвой Иисусовой. это на самом деле так?
Ответ. Конечно же, диавол не такой глупец, чтобы, увидев, как человек покупает четки, сразу и испугаться. Допустим, держит человек в руке четки или намотал их себе на руку, — какое диаволу до этого дело? Пусть тот хоть митру наденет — ему-то что? Между прочим, мне рассказывали о таком интересном эпизоде. Один митрофорный обновленческий священник, а может быть, епископ (не помню точно его сана), выходил говорить проповедь в костюме и митре. Можно себе представить, как это выглядело. Они же, обновленцы, шли навстречу современности. Только представьте себе: выходит человек в галстуке и в митре. Вот зрелище-то было! Так что можно и четки взять, и митру надеть, и все что хочешь сделать, только пользы от этого не будет никакой. И, конечно, диавола это напугать не может. Но когда человек молится, тогда он действительно возбуждает гнев, ненависть и зависть диавола, и тот начинает на молящегося нападать.
Архимандрит Авраам (Рейдман)
фото: Александр Бурый
* Беседа в Свято-Игнатьевском скиту Ново-Тихвинского женского монастыря, 12 ноября 2000 года.
[1] У монашествующих слово «четки» означает не только само приспособление — «вервицу», но и количество молитв, соответствующих полному четочному кругу. Если четки состоят из ста узлов, то выражение «прочитать две четки» означает прочитать двести Иисусовых молитв.
